Глобализация и гугл — вот два главных слова последних лет. Бумажные карты, путеводители, неторопливое знакомство с "местным колоритом" превращаются в анахронизм, исчезающую натуру. Но именно сейчас, в век унификации, сетевых отелей и "олл-инклюзив" хочется остановиться, сойти с этого конвейера на узкую улочку маленького города — и пойти туда, где ничего этого нет. И если вы это сделаете — возьмите с собой книгу Татьяны Щербины "Антропологические путешествия". В книгу вошли эссе и стихи писательницы, вдохновленные ее многочисленными путешествиями.
Фрагмент из книги
Вьетнам
***
Во Вьетнаме есть пагоды, католические храмы, мечети, и сугубо вьетнамские культовые сооружения и алтари. Разговариваю с Хиен, она училась в России, отлично владеет русским, жалуется только, что ни одного словаря, учебника, русский не преподают нигде, Россию вообще вьетнамцы начинают открывать для себя заново, через туристов. Спрашивают меня по-английски (язык молодого поколения, французский остался только у стариков): откуда? — Из Москвы. — Где это? — Россия. Не знают. СССР знали все, потом провал, теперь снова знакомятся. Так вот Хиен — атеистка и член компартии. Поэтому, — объясняет она — в пагоду она ходит «не для веры, а для души». И дома у нее всего три алтаря, у верующих — пять. — Какие ж алтари, если Вы атеистка? — Ну один — посвященный памяти предков, там стоят их фотографии, другой посвящен Небу, третий — это Будда кухни, в нем горит огонек, чтоб в доме всегда были тепло и вода. А у буддистов еще и алтарь богини-спасительницы, уберегающей от смерти, и Будда земли, потому что каждый участок земли имеет своего Будду, — объясняет Хиен. И с энтузиазмом рассказывает, как на их Новый год (по лунному календарю) готовит угощение для умерших предков, их приглашают в гости на предновогоднюю неделю, каждый день ставят им угощения, выпивку, кладут цветную бумагу, символизирующую одежду, а по завершении новогодних торжеств провожают обратно, сжигая все, что было для них приготовлено. Через огонь все это добро попадет к ним, в мир иной. — Так Вы верите в загробную жизнь? — спрашиваю. — Нет, я же атеистка. — В бессмертие души (зачем душе еда и одежда, правда, неясно)? — Нет, что вы, это просто традиция — приглашать на Новый год духов предков. Не для веры, для души. Календарей два: солнечный — для общественной жизни, чтоб совпадал с международным, лунный — для души. По нему ходят в пагоду, сажают растения, ловят рыбу.
Рыбаков здесь полно, на их лодках спереди нарисованы глаза. В Муи-нэ они нарисованы по-одному и призваны отпугивать морских драконов и привидения, в дельте Меконга — по-другому, там — для устрашения крокодилов, которых давно в реке нет. Значит, духов крокодилов. Хиен ведет меня в храм китов, что в городе Фан-тьет. От турзоны Фантьет-Муинэ (по-русски их пишут то слитно, то раздельно) оба города — минутах в двадцати-тридцати езды на такси. Кит — это бог рыбаков. Атеисты они, буддисты (80% вьетнамцев считаются буддистами, но он здесь существует в причудливой смеси), католики, коих 10%, но в божественность китов рыбаки верят поголовно. В китовом храме даже выставлен указ вьетнамских императоров о признании китов богами. В храме — алтарь, кит изображен в виже мужчины с длинными черными усами и бородой-косичкой, за ним — остов кита 22 метра длиной, самый большой в Индокитае. Нашли его в 1758 году, весил он 65 тонн. Отвалившиеся с тех пор косточки лежат в горшках за алтарем. Рядом с храмом — кладбище: нашедший мертвого кита считается его сыном и устраивает похороны как для отца. Через два-три года останки кита выкапывают, помещают в храм и им молятся. Для посетителей храм называется музеем, чтоб не пугать.
В Фантьете есть пагода, где поклоняются Человеку с Красным Лицом. Так прозвали чиновника, жившего в III веке и сделавшим много хорошего для народа, потому его и возвели в ранг бога. Боги — это те, которые помогают, спасают. Рыбаки потому считают богами китов, что те не раз спасали их лодки от штормов и акул. Перед Человеком с Красным Лицом вьетнамцы стоят на коленях и бросают сначала деревяшки, а потом палочки. Это гадание. Если божество согласится дать ответ на конкретный вопрос, то две половинки деревяшки упадут так, чтоб составить целое, тогда можно перейти к пронумерованным палочкам. Полученное в результате их бросания число и будет ответом, за расшифровкой которого надо будет пойти к гадателю. В соседней пагоде поклоняются двенадцати богиням: они помогают родить ребенка, а потом покровительствуют детям до 12 лет. Смотрю — входят и выходят пионеры в красных галстуках, молятся. Выпрашивают себе хорошие отметки. Пионеры — не все, есть и скауты, и просто. Это по желанию, хотя и желания стать пионером недостаточно — нужно заслужить хорошей учебой и поведением.
Вьетнамцы чрезвычайно суеверны. На все есть примета: построили дом — зашла собака, это хорошо. Она говорит гау-гау, что по-вьетнамски означает богатство, зашла кошка — плохо, мяу-мяу значит «бедный, бедный».
Глобализация и гугл — вот два главных слова последних лет. Бумажные карты, путеводители, неторопливое знакомство с "местным колоритом" превращаются в анахронизм, исчезающую натуру. Но именно сейчас, в век унификации, сетевых отелей и "олл-инклюзив" хочется остановиться, сойти с этого конвейера на узкую улочку маленького города — и пойти туда, где ничего этого нет. И если вы это сделаете — возьмите с собой книгу Татьяны Щербины "Антропологические путешествия". В книгу вошли эссе и стихи писательницы, вдохновленные ее многочисленными путешествиями.
Фрагмент из книги
Вьетнам
***
Во Вьетнаме есть пагоды, католические храмы, мечети, и сугубо вьетнамские культовые сооружения и алтари. Разговариваю с Хиен, она училась в России, отлично владеет русским, жалуется только, что ни одного словаря, учебника, русский не преподают нигде, Россию вообще вьетнамцы начинают открывать для себя заново, через туристов. Спрашивают меня по-английски (язык молодого поколения, французский остался только у стариков): откуда? — Из Москвы. — Где это? — Россия. Не знают. СССР знали все, потом провал, теперь снова знакомятся. Так вот Хиен — атеистка и член компартии. Поэтому, — объясняет она — в пагоду она ходит «не для веры, а для души». И дома у нее всего три алтаря, у верующих — пять. — Какие ж алтари, если Вы атеистка? — Ну один — посвященный памяти предков, там стоят их фотографии, другой посвящен Небу, третий — это Будда кухни, в нем горит огонек, чтоб в доме всегда были тепло и вода. А у буддистов еще и алтарь богини-спасительницы, уберегающей от смерти, и Будда земли, потому что каждый участок земли имеет своего Будду, — объясняет Хиен. И с энтузиазмом рассказывает, как на их Новый год (по лунному календарю) готовит угощение для умерших предков, их приглашают в гости на предновогоднюю неделю, каждый день ставят им угощения, выпивку, кладут цветную бумагу, символизирующую одежду, а по завершении новогодних торжеств провожают обратно, сжигая все, что было для них приготовлено. Через огонь все это добро попадет к ним, в мир иной. — Так Вы верите в загробную жизнь? — спрашиваю. — Нет, я же атеистка. — В бессмертие души (зачем душе еда и одежда, правда, неясно)? — Нет, что вы, это просто традиция — приглашать на Новый год духов предков. Не для веры, для души. Календарей два: солнечный — для общественной жизни, чтоб совпадал с международным, лунный — для души. По нему ходят в пагоду, сажают растения, ловят рыбу.
Рыбаков здесь полно, на их лодках спереди нарисованы глаза. В Муи-нэ они нарисованы по-одному и призваны отпугивать морских драконов и привидения, в дельте Меконга — по-другому, там — для устрашения крокодилов, которых давно в реке нет. Значит, духов крокодилов. Хиен ведет меня в храм китов, что в городе Фан-тьет. От турзоны Фантьет-Муинэ (по-русски их пишут то слитно, то раздельно) оба города — минутах в двадцати-тридцати езды на такси. Кит — это бог рыбаков. Атеисты они, буддисты (80% вьетнамцев считаются буддистами, но он здесь существует в причудливой смеси), католики, коих 10%, но в божественность китов рыбаки верят поголовно. В китовом храме даже выставлен указ вьетнамских императоров о признании китов богами. В храме — алтарь, кит изображен в виже мужчины с длинными черными усами и бородой-косичкой, за ним — остов кита 22 метра длиной, самый большой в Индокитае. Нашли его в 1758 году, весил он 65 тонн. Отвалившиеся с тех пор косточки лежат в горшках за алтарем. Рядом с храмом — кладбище: нашедший мертвого кита считается его сыном и устраивает похороны как для отца. Через два-три года останки кита выкапывают, помещают в храм и им молятся. Для посетителей храм называется музеем, чтоб не пугать.
В Фантьете есть пагода, где поклоняются Человеку с Красным Лицом. Так прозвали чиновника, жившего в III веке и сделавшим много хорошего для народа, потому его и возвели в ранг бога. Боги — это те, которые помогают, спасают. Рыбаки потому считают богами китов, что те не раз спасали их лодки от штормов и акул. Перед Человеком с Красным Лицом вьетнамцы стоят на коленях и бросают сначала деревяшки, а потом палочки. Это гадание. Если божество согласится дать ответ на конкретный вопрос, то две половинки деревяшки упадут так, чтоб составить целое, тогда можно перейти к пронумерованным палочкам. Полученное в результате их бросания число и будет ответом, за расшифровкой которого надо будет пойти к гадателю. В соседней пагоде поклоняются двенадцати богиням: они помогают родить ребенка, а потом покровительствуют детям до 12 лет. Смотрю — входят и выходят пионеры в красных галстуках, молятся. Выпрашивают себе хорошие отметки. Пионеры — не все, есть и скауты, и просто. Это по желанию, хотя и желания стать пионером недостаточно — нужно заслужить хорошей учебой и поведением.
Вьетнамцы чрезвычайно суеверны. На все есть примета: построили дом — зашла собака, это хорошо. Она говорит гау-гау, что по-вьетнамски означает богатство, зашла кошка — плохо, мяу-мяу значит «бедный, бедный».
Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»
Смерть Блока
Роман Каплан — душа «Русского Самовара»
Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»
Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»
Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже
Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца
Покаяние Пастернака. Черновик
Камертон
Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»
Возвращение невозвращенца
Смена столиц
Земное и небесное
Катапульта
Стыд
Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»
Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder
Встреча с Кундерой
Парижские мальчики
Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи