Рецензия на книгу
[Дана Курская. Спросите Кошкину. Москва: Романов, 2023. — 140 с.]
Новая книга Даны Курской «Спросите Кошкину» посвящена жителям её родного города Челябинска: учителям и друзьям, то есть тем людям, которые находятся с нами рядом в период становления, формирования личности. Книга разделена на шесть глав, названия которым даны в виде цитат из песен культовых рок-групп. В первой главе «Я получил эту роль, мне выпал счастливый билет» в стихотворении «закон сохранения энергии…» автор сообщает читателю: «…об этом писать почему-то модно/ как мы пережили возраст свой переходный/ провинция, тьма, алкоголь и вокруг дебилы…». Мне всегда казалось, что люди стремятся умолчать и забыть о своём прошлом, особенно если в нём есть некие неприглядные моменты, и откровенное «…а я это правда люблю и тогда любила» буквально, как удар в лоб, сбивает читателя с ног, становится признанием без купюр. И «…всё то, что проходят люди в десятых классах» люди, действительно, проживают в юности, перерастают, а некоторые — даже сублимируют в стихи.
Я старше автора, и моë подмосковное детство прошло скорее под «Жëлтые тюльпаны» и «Иванушек», а когда мы уже готовились к выпускным экзаменам в школе, поползли в массы «Руки вверх». Русский рок появился в моей жизни примерно тогда же — в начале двухтысячных, когда все мы думали, настанет или нет конец света. И хотя Данила Багров не является моим кумиром, авторский посыл мне понятен и импонирует, поскольку русский рок жëстче и честнее «жëлтых тюльпанов»: «Меня вот держит только русский рок — / и В. Бутусов — как его пророк…», «И русский рок тогда ещё был наш, а Крым не наш…». Дана Курская в своей книге говорит много правды, правды нелицеприятной: «И шёл концерт. И шла вокруг война. И время шло — его не остановишь…», «…а это время тикало как бомба…».
В сборнике много личного: людей, обстоятельств. Читателю важны детали, он видел уже достаточно общих мест, где не было муравьиной фермы, свинки Сафизы, «Поля чудес» и лирической героини, "зависающей" на трубах: «…хоть трубы не меняются зато/ на них теперь и не сидит никто — / ни А, ни Б…». Были другие люди и другие обстоятельства, но именно этой личной истории — нет, не было: «Потому что я живу на звезде/ под Челябинском, в Москве, или где…».
Отсылки к рок-музыке сплетаются с аллюзиями и реминисценциями на Данте «земную жизнь пройдя…», «но знаешь что, мой пьяный друг Вергилий…», Пушкина «Ведь мне, Онегин, пышность эта…», Лермонтова «и ночевала золотая… тучка», Тютчева «Люблю грозу в начале мая…», Блока «Моё лицо в его простой оправе…», Толстого, Михалкова, Барто… Автор отсылает нас то к классической литературе, то к романсам, то к кинофильмам, то к советской мультипликации. Всё это аккумулируется в творческой манере автора, вырабатывая «собственный состав». Симпатичны и словесные игры, например: «не ступайте громко, ступайте в пед», «что ни Стивен Джобс, ни пастух Парис /не отдали (яблока. — Н. Е.), хоть он вообще дерись». В главе «Будь как дома, путник» волчок из известной всем колыбельной соседствует с Маяковским: «Я б в бессмертные пошёл,/ пусть меня научат».
В стихотворении «памяти Славки Памурзина» настоящий крематорий, место последнего пристанища человека, тоже внезапно вызывает музыкальную ассоциацию: «Пока ты в небо дымом улетал как будто в песне группы "Крематорий"». В разделе «Люди больше не услышат наши юные смешные голоса» собраны стихотворения о потерях. Три года ковида, проведённые нами в страхе болезни и смерти — своей и близких — не прошли бесследно.
Стихотворение о грибах, посвящённое жертвам ковида и названное «Жертвам 2020 года», начинается вполне оптимистично, «…а потом некрологи пошли в новостях — / и друзья, и враги вперемешку». Автор негодует и задаёт резонный вопрос «… кто дал право срезать мою ножку», а также обещает сопротивляться судьбе: «Бесконечна грибница, просторна земля — / это значит, что смерть мою выдержу я, / снова вырасту понемножку». А завершает его саднящее олицетворение «… Только как вас забуду, грибы вы мои? Подосиновики. Маслятки», заставляющее вспомнить всё и всех.
Я уже писала выше о стихотворении «Памяти морской свинки по имени Сафиза», отсылающем нас традицией давать длинные названия стихам ещё во времена Державина. Но, как сказал поэт Левитанский, «…женщина тут, впрочем, ни при чём. / Здесь речь о ёлке…». И хотя Дана Курская печалится о свинке, мы-то понимаем, что речь о каждой живой твари на Земле: «Как лапками ты ни перебирай, / как мордочкой в матрасик свой ни тычься, / За прутьями сияет скорый Рай, / где коготки прилежно будут стричься, / где никогда не заболит живот /и где дадут сенца любой раззяве…» Само употребление просторечного, пренебрежительного слова «раззява» настолько щемяще, как и обращение к Всевышнему в стихотворении «Муравьиная ферма»: «… но храни от острых его краёв/ муравьёв своих, Господи, муравьёв». Оба текста напоминают о хрупкости жизни. Или вот, всего в двух строках другого стихотворения мы видим целую историю любви и невосполнимой потери: «Два врача из меня выскребали / То, чего мне не знать о любви».
Несмотря на то, что стихотворение, посвящённое Олегу Бабинову, находится в другой главе, позволю себе отнести его сюда, к потерям, хотя оно игривое и очень светлое по настроению: «этот город сир и златоглав / в нем живут скворцы и графоманы», «Где заводит кто-то первый снег / он летит как звуки и шарманки / и под ним шагает челолег / В гости к самой главной графоданке». Квинтэссенцией упомянутой главы могут быть следующие авторские строки: «Там на кладбище — не они вообще / А они теперь — воле пастбища / Очень светлый луг — посох стук да стук / И растёт полынь или дикий лук».
Если бы меня сейчас попросили процитировать строки Даны Курской, я бы вспомнила короткую фразу, которая мне кажется одной из «визитных карточек» автора: «Я говорила, что тебя люблю? / Считай, сказала». И здесь мы переходим к разделу «И лишь безумец был способен так влюбиться». Без лишнего пафоса, по-простому, показаны отношения лирических героев: «ты рисовал на мне микрорайон, поскольку ты пацан с микрорайона». Сюда же можно отнести историю любви, вписанную в трагедию с собором Нотр-Дам де Пари. Пока лирическую героиню «обуревали сто страстей», «огонь опять вздымался выше», а благополучное тушение пожара перекликается с развязкой отношений. Лирическая героиня признаётся: «Только мне для случайного брудершафта / не хватает слов, принятых на земле».
Очень хотелось бы отметить стихотворение, поначалу кажущееся верлибром, поскольку написано оно с непривычной рифмовкой abcacba, его пронзительное начало: «Такая боль — ну как тут объяснишь — / как будто нерождённый наш ребёнок / упал с дивана, повредив ключицу, / и вой прорезал утреннюю тишь…». Боль от несбывшегося, неслучившегося, свойственная каждому взрослеющему человеку.
Также позволю себе привести полностью строфу, посвящённую умершему отцу лирической героини:
«А вот ещё бывает, что идёшь
походкой зыбкой по району детства
и думаешь: «Я здесь гуляла с папой…
Над нами тот же звёздный был чертёж…»
А папа с неба думает: «Растяпа!
Гуляли-то не здесь, а по соседству!
Беспамятная нынче молодёжь!»
Эти стихи подкупают своей искренностью, тем, что автор делится с нами и этим вечером, и этой прогулкой под звёздным небом, и этой памятью.
Дана Курская не только поэт, но и организатор мероприятий (как сейчас принято говорить — культуртрегер), и издатель, поэтому в главе «Пожелай мне удачи в бою» есть строки, относящиеся к культуртрегерской деятельности автора: «Никого не пошлю, никого не предам, / Всех спасу, пропиарю, утешу, издам». Здесь вспоминается доктор Айболит, который повторяет: «О, если я не дойду, / Если в пути пропаду, / Что станется с ними…»
Автор отвечает и на этот вопрос: «…а как будто внутри разлилось молоко, — / если станет всем сразу светло и легко — / это значит я помню. Помню».
И ещё: «Я не во всём мудра, я не во всём права. / Если умею что-то, то только вот — / Ваши слова сохранять, сохранять слова…». Мне кажется, что то количество книг, которое выпускает издательство «Стеклограф», подтверждает, что Дане это вполне удаётся.
В заключение отмечу два удививших меня стихотворения. «Дикая охота» — мистическое, заставляющее перечитывать его снова и снова, а то и оглядываться назад: «запах и след — это всё, что от вас нам надо», «Проще ловить звенящих, которых слышно. / Этих находим быстрее, чем ваших прочих. / Им с первым вдохом даруется колокольчик. / Их до смешного просто потом ловить».
И самым интересным открытием в сборнике для меня стало стихотворение «Гелена», в котором сказка соседствует с мифом, где соединяются и знакомые нам с детства «гуси-гуси, га-га-га…», и гуси-лебеди, и мальчик Нильс Сельмы Лагерлёф, и другие фольклорные мотивы.
Сборник, разумеется, не только о трагичном, просто Поэтическая Вселенная автора столь велика, что вмещает в себя множество миров. Присутствует здесь и юмор, и самоирония взрослого человека, вспоминающего двух девочек на трубах. И если спросить Кошкину, как предлагает нам автор, я думаю, она ответит:
«Что можно взять с тех, у которых здесь / Только лучи и ветер, лучи и ветер?»
Подборка стихотворений из книги Даны Курской «Спросите Кошкину»
Наталия Елизарова родилась в городе Кашире Московской области. Окончила юридический факультет МосАП при Правительстве Москвы, Литературный институт имени А.М. Горького и магистратуру МГПУ (научно-исследовательская работа по творчеству К.Г. Паустовского). Член Союза писателей Москвы, Союза Российских писателей, русского ПЕН-центра. Автор четырёх поэтических сборников, книги прозы и двух книг для детей, а также публикаций в периодике: в журналах «Дружба народов», «Нева», «Юность», «Урал», «Интерпоэзия», «День и ночь» и др. Лауреат премии имени Анны Ахматовой журнала «Юность» (2015г.). Дипломант Первого Тургеневского конкурса «Бежин луг» (2018г.) Соредактор сербского журнала «Жрнов», литературный редактор альманаха «Тургеневский бережок». Живёт в Москве.
Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»
Смерть Блока
Роман Каплан — душа «Русского Самовара»
Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»
Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»
Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже
Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца
Покаяние Пастернака. Черновик
Камертон
Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»
Возвращение невозвращенца
Смена столиц
Земное и небесное
Катапульта
Стыд
Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»
Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder
Встреча с Кундерой
Парижские мальчики
Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи