литературно-художественный журнал «ЭТАЖИ»

[email protected]

17.01.2025464
Автор: Ольга Гуляева Категория: Поэзия

Антиграв

* * *

В небе светло-рыхлом, в небе полосатом
Облака большие — толстые бока.
По дорожке мокрой маленького сада
Прыгает лягушка, медленно пока.

Смотрит на лягушку человек, нормальный —
Он родился, умер, а потом воскрес.
Бог его отец, но только мусульмане
Говорят, что это партеногенез.

Он идёт в галошах и в простой одежде,
Радуясь и людям, и началу дня,
Радуясь лягушке, он идёт и держит,
Чтоб не поскользнулась, за руку меня.

 

 

 

* * *
Усмехаясь, пялится лукаво, дразнится — попробуй, дотянись —

То ли философия Декарта, то ли многоклеточная жизнь.

Бабка дедку то клянёт, то тянет уж который год, который век,

Утешаясь то ли новостями, то ли голосами в голове.

Видя сны, во снах суча ногами, думая, что это их игра,

Праведники грешников сжигают за идеи света и добра.

 

Драму эту полубытовую обсуждают лучшие умы —

То ли мыслишь, но не существуешь, то ли существуешь, но не мы;

Мир цветёт, но пахнет странно как-то изнутри цепочки пищевой —

То ли философией Декарта, то ли драмой полубытовой.

 

 

 

Вергилий

 

Слова текли у неба изо рта,
Неся в себе мучительно земное.
Лизала шкуру неба пустота,
Лежащая в моей первооснове,

Луна и Солнце говорили: «Ты ль?»,
И распадались медленно круги их,
А я усердно грызла их латынь,
Пока за мной по ним ходил Вергилий.

Потом был ад, потом гора Эльбрус,
Потом была тайга и лесотундра;
Вергилий шёл за мной, он слышал хруст
Моих костей, латынных и латунных.

Идя по шкуре неба голубой,
Вергилий был так вежливо разбоен.
Вергилий говорил, что это боль.
Но я уже не чувствовала боли.

 

 

 

Белые простыни

С разбега падаешь в кровать,
Чтоб завывать,
Смотреть прекрасное кино
О том, как быть могло бы, но...
Размышляешь, кто неправ, кто прав.

Включается антиграв,
Ты оказываешься над городом,
Где сотни игл, воткнутых подноготно,
Становятся Пифагоровыми штанами.

Пространство искривляется
Достаточно для того, чтобы
Не было слышно плясок
Солнечных лучей, весело
Отражающихся от поверхностей
(они становятся жалами,
не отражаясь).

Мир втыкает в тебя взгляд коровий,
Ты лежишь (победив или проиграв),
У него включается внешний локус контроля,
У тебя включается антиграв;

Какие солнечные дни —
Попасть в воронку ли, в петлю,
Где сила тяжести у них
Равна нулю,
И там, в петле, начать с нуля.
Но это мёртвая петля;

Белые простыни мёртвой женщины,
Которая, оказавшись живее
Мёртвых любовей и мёртвых дружб,
Улыбается с фотографии и как бы говорит:
«Пригодились,
Там ещё полотенца, китайские и индийские,
На антресолях,
В шкафчике за плитой — пуд соли
И спички, много спичек.
Я обидчивая была, обидчивая;
Сейчас хочу одного:
Береги его».
(Берегу как могу.)

Рассыпается морок-обморок,
Лечу на них как на облаке —
На белых-белых простынях,
Подушку белую обняв.

 

 

 

* * *

В старом доме под опорой ЛЭП
Жарят мясо, режут белый хлеб.
Я снаружи веточку грызу,
Музыка — мозаикой внизу.

Жёлтое большое существо —
Старый дом, а рядом старый дуб —
Жизнь и смерть, не видно ничего,
От чего б не захватило дух.

Здесь никто не выдаст и не съест
Диких веселящихся существ.

Где-то рядом с третьей мировой —
Жизнь и смерть, а между — мы с тобой.
Мы, в прохладном воздухе рябя,
Сверху смотрим на самих себя.

На воротах красный медный лев,
Пахнет мясо, пахнет белый хлеб.
Сердце принимается колоть,
Постепенно обретая плоть.

Жизнь и смерть, на крыше петушок.
Между тоже было хорошо.

 

 

 

* * *

Тополиная кровь тяжела, холодна
До вершин, фонарём освещённых.
Снег блестит и летит, как действительность, на
Неширокие плечи хрущёвок,
И усталые дамы, плывущие под
Тополями над искрами снега,
На физических лицах усталых господ
Остаются подавленным эго.

Год уходит куда-то, и нос его мокр,
И натянуты плотно рейтузы,
Или дамы уходят в подъезды домов,
Как дома, тяжелы и кургузы.

Я хочу не замёрзнуть, не сгинуть, но вот:
Снег и лёд, лёд и снег, не причёсан.
Я вливаю холодную водку в живот
В чебуречной на улице Щорса.
Чебурек на тарелке, и уличный гул
Веселее, приятней, добрее.
Выпиваю её и понять не могу:
И холодная вроде, и греет.

Господа у подъездов и дамы с детьми
Без улыбок и в шубах дешёвых.
Что ни дом, то клоповник. Но чёрт их возьми —
До чего мне сейчас хорошо-то.

 

 

 

Щелкунчик

Нарушив два физических закона и прописную истину одну,
Я был в стране — холодной, незнакомой, я первый раз приехал в ту страну.
Закат спускался и лежал, рыжеющ, на крышах зданий, куполах церквей,
На каменных плечах мужчин и женщин, идущих по заснеженной Москве.

Над набережной облако белело, я шёл как все — угрюм, размыт и сер —
По улице, где с красной королевой в машине ехал чёрный офицер.
На них смотрели все с большим восторгом, как дети смотрят доброе кино,
Но королева дёрнулась и что-то швырнула резко, приоткрыв окно.

Мороз крепчал, не делаясь трескучим, мороз крепчал, но не хотел трещать.
Я поднял их. Большой. Партер. «Щелкунчик». Ручной набор, высокая печать.
Умчались офицер и королева — шофёр их бойко по Москве водил.
Я сожалел, что было два билета, а я приехал в ту страну один.
Сдал в гардероб потрёпанную куртку, и в зал вошёл, и нет пути назад,
А зал смотрел, как девочка и кукла кружились измерениями над.

Зал был роскошен, под завязку полон, послы сидели в ложах, атташе.
Я вдруг подумал, что никто не вспомнит имён снежинок или же мышей.
Снежинки возникали ниоткуда, вертелись на пуантах на своих.
Запомнят только девочку и куклу. Всё чудно, но запомнят только их.

Я вышел в настроении хорошем, по-прежнему, как все, размыт и сер,
И сахаром кормил извозчик лошадь, и усмехался чёрный офицер,
И королева красная текуче произносила странные слова:
Большой. Партер. Король мышей. Щелкунчик. Страна. Мороз. Холодная. Москва.

 

 

Ольга Гуляева родилась в 1972 году в Енисейске. Поэт, прозаик, член Союза российских писателей. Стихи и проза публиковались в журналах «Юность» (Москва), «Дружба народов» (Москва), «Знамя» (Москва), «Формаслов» (Москва), «Плавучий мост» (Фульда, Германия) и др. Автор книг «Савелий Свинкин, коты и люди», «Не Париж», «Я, красивая птица. Паспорт животворящий», «Бабья песня», «Картина мира», «Ледостав», «Солнце, луна и оборотная сторона», «Евангелие от кошки». Живёт и работает в Красноярске.

17.01.2025464
  • 3
Комментарии

Ольга Смагаринская

Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»

Павел Матвеев

Смерть Блока

Ольга Смагаринская

Роман Каплан — душа «Русского Самовара»

Ирина Терра

Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»

Ирина Терра

Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»

Елена Кушнерова

Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже

Эмиль Сокольский

Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца

Михаил Вирозуб

Покаяние Пастернака. Черновик

Игорь Джерри Курас

Камертон

Елена Кушнерова

Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»

Людмила Безрукова

Возвращение невозвращенца

Дмитрий Петров

Смена столиц

Елизавета Евстигнеева

Земное и небесное

Наталья Рапопорт

Катапульта

Анна Лужбина

Стыд

Борис Фабрикант

Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»

Галина Лившиц

Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder

Марианна Тайманова

Встреча с Кундерой

Сергей Беляков

Парижские мальчики

Наталья Рапопорт

Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи

Уже в продаже ЭТАЖИ 1 (33) март 2024




Наверх

Ваше сообщение успешно отправлено, мы ответим Вам в ближайшее время. Спасибо!

Обратная связь

Файл не выбран
Отправить

Регистрация прошла успешно, теперь Вы можете авторизоваться на сайте, используя свой Логин и Пароль.

Регистрация на сайте

Зарегистрироваться

Авторизация

Неверный e-mail или пароль

Авторизоваться