Метель
Маргарита Сергеевна проснулась, как обычно, около двух часов дня. Последним сном была прогулка в каком-то городе, напоминающем Одессу. Четко проступал купол и завиток колонны огромного, похожего на торт, театра. Рядом шел то Саша — талантливый фотограф, то Митя — гениальный художник. Очнувшись, М. С. ещё чувствовала влагу поцелуя на губах, которые теперь ночью всегда пересыхали. Она с трудом встала с кровати, прикрепленной для устойчивости покойным братом металлическими уголками к стене. Над кроватью нависали полки с книгами. Пыль давно не вытиралась, и комки, похожие на тополиный пух, лежали на ковре и полу. Маргарита Сергеевна доковыляла до кухни, где выскребла из стеклянной банки остатки растворимого кофе. Это означало, что сегодня надо выйти из дома.
У переполненного мусорного пакета стояли еще два прозрачных полиэтиленовых пакетика с окурками. М. С. налила в кружку с кофе кипяток и, заглянув в пачку «Явы», увидела там две сигареты. Теперь надежда на то, что из дома выходить необязательно, растворилась в облачной дымке подтаявшего дня. После кофе полагалось что-нибудь съесть. Порывшись в служившем еще при маме холодильнике «Минск», Маргарита Сергеевна нашла кусочек сыра. Хлеб в хлебнице давно засох. Обычно зимой она просила купить продукты соседку, но на новогодние праздники Наташа уехала с сыном в Нарву и еще не вернулась. С самой близкой родственницей, племянницей Катей, дочкой брата от первого брака, она давно перестала общаться. Заносчивая, всезнающая дура, так и не родившая мужу ребенка. Хотя у самой Маргариты Сергеевны детей не было, но отсутствие их у родственников она порицала. В последнее время даже те, с кем она была всегда в приятельских отношениях, стали раздражать. В основном это были младшие двоюродные и троюродные сестры. Лена и Света, имевшие семьи и хорошо себя обеспечившие, давно предлагали М. С. переехать к ним. Ну и, соответственно, написать завещание на квартиру. Но М. С. совсем не собиралась сдаваться и зависеть от них, потеряв свою, на первый взгляд, удручающую свободу.
Январь, как и в прошлом году, оказался довольно теплым, но снежным. М.С. надела старый мутоновый полушубок, фетровую шляпку, в которой она казалась себе феей, правда, непонятно, злой или доброй, взяла сумку с кошельком и в нерешительности покосилась на пакет с мусором. Пузатый и уже довольно вонючий, он стоял, как бы подбоченясь: «А вот и не осилишь». «Что б тебя!» — разозлилась М. С. и в другую руку взяла и его.
Этаж у М. С. был последний. Точнее говоря, её квартира представляла чердак дома какого-то купца одна 1910-ого года постройки. После войны чердак переделали под двухкомнатную квартиру, куда и переехали из Риги отец — военный летчик, мать и старший брат. Они жили в доме с чугунными перилами, где, изгибаясь, застыли вплетенные в решетку черные цветы стиля модерн, а в парадной на полу сохранилась местами покоцанная метлахская плитка. На маленькой площадке перед дверью в квартиру осыпался потолок, обнажив ещё деревянную обрешётку. Лестница к мансардному этажу их квартиры была в два раза круче остальных. М. С. спускалась очень долго, опасаясь, не дай бог, навернуться и что-нибудь себе сломать. Этого она боялась даже больше инфаркта или инсульта, которые ей тоже помахивали издали синюшными ручками нездорового образа жизни.
На улице, как назло, оказалось ветрено и снежно. Маргарита Сергеевна постояла, держась за дверь парадной. Голова немного кружилась. Последний раз она выходила из дома месяц назад, когда было потепление. В декабре забегала с продуктами Ленка. Деньги ей она отдала до копеечки. Но сегодня обращаться к родственникам не хотелось. М. С. вспомнила, как лет тридцать назад, когда у неё еще были отношения с женатым ювелиром Анатолием Юрьевичем, она в изрядном подпитии вышла в такую же метель в шубе на голое тело за бутылкой коньяка. Собственно, ей предстоял тот же самый путь в тот же самый дом, где и тогда был магазин, только теперь он назывался «Дикси».
Дойдя до Малого проспекта, она ступила на проезжую часть и тут же поскользнулась, но, не успев испугаться, почувствовала, что кто-то подхватил ее и буквально переносит через дорогу. Мужчина лет сорока поставил М. С. на другой стороне улицы. И помчался дальше. Она даже и поблагодарить не успела. Но зато украдкой рассмотрела. Еще в школе за ней ухаживал очень самоуверенный мальчик Дима, которого она невзлюбила за ограниченность. Потом они увиделись через пятнадцать лет, в девяностые, на встрече одноклассников. Он всем показывал свое фото на фоне Эйфелевой башни. Времена были голодные, но Дима стал успешным предпринимателем.
«Это я и Эйфелева башня», — уточнил он, сунув под нос М. С. фото. «Как был жлобом, так и остался, — решила тогда она, — хорошо, что в юности замуж за него не вышла, а ведь предлагал».
И теперь она увидела тот же круглый карий глаз и грубоватый профиль с носом картошкой. Хотя ему же ведь тоже должно быть семьдесят пять, как и ей. А этот молодой.
М. С. пошла совсем медленно, прощупывая сначала снег под ногами. Заглянув в арку следующего дома, она с удивлением не обнаружила там знакомую помойку. «Ерунда какая-то...» — пронеслось в голове. М. С. Пришлось пакет тащить дальше. Через дом должна быть другая арка во двор. Тротуар из-за снега стал совсем узким. Она старалась не отклоняться от только что протоптанной тропинки. Встречные малочисленные пешеходы обходили её по проезжей части.
М. С. поставила пакет с мусором около урны и решила забрать его, чтобы выбросить в другую помойку на обратном пути. Через несколько минут она остановилась на очередном перекрестке, подняла голову и обомлела: вместо «Дикси» она увидела площадь со светящейся всеми огнями новогодней ёлкой. М. С., не помня как, перешла дорогу и села на первую попавшуюся скамейку на площади. Каким-то образом мужик, перетащивший через дорогу, и метель сумели запутать её, и она пошла по Малому проспекту к площади Шевченко, а не к «Дикси». Ёлка было большая и пестрая, со звездами, шарами, множеством гирлянд. Она взглянула на серый бок ДК и вспомнила спектакль «Саломея», который смотрела с подругами лет двадцать пять назад. Одна теперь жила в Англии, а другая на Невском, но из дома уже не выходила. ДК Ленсовета остался на своем месте, а Виктюк, такой же светящийся и разнаряженный, как эта новогодняя ёлка, выходящий тогда на поклон, теперь был в другом измерении.
М.С. почему-то успокоилась, понимая, что день не задался. «Что ж, доживу до завтра, метель стихнет, и повторю попытку», — подумала она, обрадовавшись простому решению проблемы.
Она встала со скамейки, отряхнула шубку и поплелась обратно к дому. Черный джип проехал мимо неё и остановился. Дама лет пятидесяти, чем-то неуловимо похожая на покойную мать, выглянула из окна и предложила подвезти. М. С. кивнула: «Мне не до перекрестка с Подковырова». Женщина вышла и помогла ей сесть на переднее сидение. На приборной панели М.С. заметила длинную зеленоватую пачку сигарет незнакомой марки:
— Ой, а можно сигаретку, — попросила она.
— Пожалуйста, — сказала спасительница. Жадно закурила и, не отрываясь от дороги, протянула М.С. пачку и зажигалку.
Машина остановилась на перекрестке, с которого и началось приключение. Снег теперь шёл медленно. Ветер прекратился, и стали вырисовываться желтоватые подсвеченные стены домов и деревья с убеленными искрящимися веточками. На небе появилась луна и россыпь звезд.
Держась за стенку углового дома, М.С. микро-шажками двинулась к дому, но, чуть-чуть не дойдя до подъезда, увидела на фундаменте ограды небольшого садика пустую бутылку коньяка и пакет, полузасыпанный снегом, из которого торчала знакомая золотистая крышечка банки Nescafe. Повинуясь инстинкту, М. С. подтянула к себе пакет и обнаружила там банку кофе, коробку конфет «Комильфо» и пачку макарон. Уже в квартире, блаженно допивая вторую кружку кофе и докуривая ментоловую сигарету из пачки, которая оказалась в кармане её шубы, М. С. решила, что с сигаретами получилось нехорошо, но случайно. А потом она вспомнила, что сегодня 6 января. Ночь перед Рождеством как-никак!
О том, как Валя так и не стала алкоголичкой
В начале зимы Валя стала чаще выпивать. Обычно пьют от плохой жизни, а Валя пила от хорошей. Ну, то есть она считала, что у неё всё хорошо. Муж работящий, двое детишек, дочку она родила в восемнадцать лет, а сын только пошел в четвертый класс. Муж Гриша хорошо зарабатывал на Кировском заводе сварщиком-сборщиком, и поэтому после рождения Славика Валентина долго не работала, денег хватало. Но когда дочка окончила институт и начала жить отдельно, они с мужем посчитали своим долгом оплачивать ей съемную квартиру. Валя решила устроиться на работу. Сначала она попробовала у подруги, которая имела несколько цветочных точек по городу. Но в сорок лет учиться флористике было не так легко и, промыкавшись там две недели, Валя пошла продавцом в продуктовую сеть «Егорино».
Раньше, сидя дома с детьми, Валя иногда позволяла себе рюмочку-другую апельсинового или вишнёвого ликера, а когда приходила подруга, и мужа не было дома, пила и коньячок. После же тяжелой смены в «Егорино» тянуло просто напиться.
Постоянные проверки и пересортица — ещё ничего, но приходилось платить за не проданный вовремя товар. Валю трясло от новых поставок «молочки» и «мясного» с такой датой реализации, что уже заведомо было невозможно все успеть втюхать до срока. «Егорино» находилось в небольшом комплексе, где было много других отдельчиков: «Подарки», «Кофе и чай», «Табак», аптека. Валя заходила ко всем и предлагала кефир и творог с заканчивающейся датой, виртуозно сопровождая эту рекламу отборным матом. Она была всегда весёлой, заводной и с покупателями общалась с шуточками-прибауточками. Так и тяжелый день проходил гораздо быстрее. Раз в час на минуту она выбегала на улицу покурить. Как-то в декабре, набросив куртку, она, остолбенев, смотрела на медленно летящий снег. Подморозило, и Валя заметила, что крупные снежинки, падающие на черный рукав, все разные. Остро захотелось сделать глоточек чего-нибудь крепкого. А вечером пришел мужичок из соседнего дома, постоянно покупающий у неё вареники с вишней. С ним они обычно вели «светский» разговор.
— Что вам? как обычно? — спросит Валя, игриво хохотнув.
— Да, — отвечает он, — на Западном фронте без перемен.
— С кем же вы воюете?
— Да с самим собой.
— Что ещё будете брать?
— Давайте вот ту буженину.
— Мы не режем.
— Мне весь кусок.
— А я откушу! — ржала Валя.
— Да бога ради, — улыбался знакомый покупатель и смотрел глазами то ли побитой собаки, то ли загнанного волка.
Неприметный такой мужичишка. Вале всегда нравились хорошо одетые: там обувь чтобы красивая была. А этот бедно, но опрятно. И говорит не как у них с мужем принято — обрывисто, а как то плавно и подробно, но иногда и непонятно. А еще понравилось, что он Валечкой называет.
Так вот, в последнее время, когда она видела что-то красивое и мимолетное, как, например, тающую на руке снежинку или «слезку» гирлянды на дереве у магазина, вспоминала глаза этого своего постоянного покупателя. А когда она делала глоточек из маленькой подарочной фляжки, то весь мир смотрел на неё нежно и называл Валечкой.
Часто люди влюбляются и поэтому начинают пить. А Валя начала пить и влюбилась.
Преображенная, скользящая реальность обволакивала теплой пеленой несбывшегося, возвращало детскую восторженность. С каждым новым глотком она чувствовала, как далекое становится близким и наоборот, как близкое и привычное делается второстепенным и ненужным.
Раньше, после работы, проверив домашку у сына, который, как и все мальчишки, ленился, она любила пропустить с мужем по рюмочке. Но в последнее время Вале хотелось выпить и в свои сменные выходные, когда муж был ещё на работе. А один раз, пока сын был у друга, так наклюкалась, что пошатнулась и, падая, задела виском тумбочку. В результате она приползла на работу с синяком. И как нарочно, пришел за варениками любимый покупатель. Он даже не стал шутить.
— Упала, — искусственно улыбнувшись, сообщила она.
— Понятное дело, — сочувственно вздохнул покупатель.
Муж стал делать Вале, хоть и шуточные, выговоры, а потом просто наорал. Но что могло сравниться с кайфом теплеющего, скользящего, переливающегося, расширяющегося на глазах мира, смотрящего на Валю прекрасными светлыми глазами приветливого посетителя. Всё чаще после очередного пузырька Валя стала просить напарницу выйти вместо неё.
Перед Новым годом Валентина забежала в парикмахерскую, завилась и «сделала» брови. Дома муж вытаращился на неё, а потом захохотал. Природной блондинке не очень шли широкие смоляные линии. На следующий день девочки из комплекса на работе говорили, конечно: «Здорово», но она сама знала, что выглядит нелепо.
Соседка Лена из секции «Элитный кофе и чай» подарила ей бутылочку ликера «Белуга». Валя не удержалась и попробовала. И, как на грех, подошла противная маленькая тётка с явно накаченными губами и наращенными ресницами. Но, надо отдать должное, всё это смотрелось у нее неплохо.
— А скажите, — спросила она кривым голоском, — торт «Красный бархат» свежий?
И тут, сама потом не понимая почему, Валя нахамила:
— Женщина, «свежий» — это когда только что из духовки, ну а какой может быть здесь, если весь товар везется из Орла.
— А почему вы со мной так разговариваете? — обозлилась дутогубая.
И в это время к ним подошел тот самый любимый покупатель. Он поздоровался и сказал женщине:
— Чем ты не довольна? Выбирай тортик и пойдем, за тобой очередь!
Особа, намеревающаяся поскандалить, передумала, заказала «Наполеон» и они ушли. С одного бока «Егорино» был панорамный вид на улицу. И Валя, набирая пельмени для следующего покупателя, отметила их исчезающие во тьме силуэты. Желание глотнуть еще ликера как отрезало. Так Валя и не стала алкоголичкой.
Страница Анастасии Скориковой в «Этажах»
Анастасия Скорикова родилась и живет в Санкт-Петербурге. Окончила факультет прикладной математики ЛГУ. Автор книг «Птичий век» (СПб., 2003), «Золотая нить» (СПб., 2007), «Виадук» (СПб., 2015), «Закончив разговор» (СПб., 2019). Публиковалась в сборнике «Автограф», в поэтических альманахах «Паровозъ», «45-я параллель», в журналах «Звезда», «Нева», «Новый Журнал», «Крещатик», «Этажи», «Сибирские огни», «Гостиная», дипломант журнала «Этажи» за 2019 г.
Соломон Волков: «Пушкин — наше всё, но я бы не хотел быть его соседом»
Смерть Блока
Роман Каплан — душа «Русского Самовара»
Александр Кушнер: «Я всю жизнь хотел быть как все»
Наум Коржавин: «Настоящая жизнь моя была в Москве»
Этери Анджапаридзе: «Я ещё не могла выговорить фамилию Нейгауз, но уже
Поющий свет. Памяти Зинаиды Миркиной и Григория Померанца
Покаяние Пастернака. Черновик
Камертон
Борис Блох: «Я думал, что главное — хорошо играть»
Возвращение невозвращенца
Смена столиц
Земное и небесное
Катапульта
Стыд
Ефим Гофман: «Синявский был похож на инопланетянина»
Первое немецкое слово, которое я запомнила, было Kinder
Встреча с Кундерой
Парижские мальчики
Мария Васильевна Розанова-Синявская, короткие встречи