Маргарита Васильевна Чайкина работала педагогом. Преподавала русский язык и литературу в школе № 287 города Санкт-Петербурга к этой осени вот уже двадцать семь лет. Семьи у неё не было. Дважды разведена, Маргарита Васильевна прошла через три выкидыша и одни сильно преждевременные роды, чтобы решить для себя, что дети в её жизни могут присутствовать только за партой. И в каком-то смысле это могут быть её дети тоже. Не все они, конечно, платили взаимностью, напротив, большинство воспринимали её как неизбежный этап в жизни, через который придётся пройти, в этом смысле не отделяя Маргариту Васильевну от прочих преподавателей, да и от самих стен учебного заведения, пожалуй. Но единицы видели в общении с ней больше. Бывало ли дома у таких единиц неблагополучно, или, напротив, слишком даже благополучно — до приторной липкой заботливости, но этим детям не хватало именно того, что имелось в избытке у Маргариты Васильевны — теоретического опыта воспитания человека. Опыта идеального, ибо не имеющего к практической действительности никакого совсем отношения. Опыта поэтического, возвышающего своим восприятием маленького человека до ученика, последователя, с которым педагог делится мудростью и великим знанием, чтобы вырастить не подмастерье, но гения. Без мокрых пелёнок, рваных коленок и грязных носовых платков.

И вот ученики Маргариты Васильевны неизменно из года в год набирали баллы на ЕГЭ что-то около ста и поступали в престижные вузы по всей стране, поэтому Маргарита Васильевна имела очередь из желающих учиться в её классе и вне его. Словом, она была успешным педагогом и работу свою любила за неимением иных любовей.

В день, о котором пойдёт речь сейчас, она встала в свои привычные семь двадцать, полчаса потратила на моцион и завтрак, ещё полчаса — на наведение внешнего лоска. Затем, стоя в коридоре после трудоёмкого процесса застёгивания молнии на сапогах, прищурилась себе в зеркале и, вскинув высоко голову, отчего пышная крашеная в махагон макушка слегка взметнулась, шагнула уверенно за порог, не забыв перелистнуть страницу календаря на вторник, 15 сентября.

В три стука каблуков она была у лифта. Через две минуты двигалась в нём вниз под неуютно пристальным взглядом немолодого соседа сверху. Ну, не так чтобы слишком немолодого, скорее просто не молодого. Как могла оценить Маргарита Васильевна, примерно её лет. И вот тут интересно — отчего-то ей подумалось, — а на сколько же лет выглядит сама она, Маргарита Васильевна? Ей пятьдесят два, будучи эффектна в молодости, она и сейчас в ряду своих ровесниц выглядит, так сказать, не хуже многих, хоть никто и не говорит ей этого на ежедневной основе, но она и сама себя так чувствует, делая выводы из полушутливых комментариев товарищей по цеху, ну и так… Маргарита Васильевна как бы случайно глянула в зеркало, ну да… Какой пристальный взгляд, всё же… Сосед, с которым Маргарита Васильевна не была знакома, жил в доме уже месяца два или около того, а здороваться они не здоровались. Сколько раз она его видела?.. Раза три? Спокойное симметричное лицо без признаков злоупотреблений, курит разве, есть запах… что же это за взгляд такой… и тесно в лифте как.

— Здравствуйте, Маргарита, — у него оказался немного хриплый низкий голос.

— Доброе утро… — Маргарита Васильевна взглянула, глаза у соседа были серыми. — Мы не знакомы…

— Исключительно заочно. Аркадий, — и он слегка склонил голову.

— Очень приятно… — пробормотала Маргарита Васильевна, которой действительно было приятно и одновременно стало ещё теснее.

Лифт просигналил прибытие, двери его со скрипом криво разъехались, Маргарита Васильевна развернулась и выдохнула.

— Ваша, то есть теперь наша общая соседка Настя мне про вас рассказала, — продолжил он. — Вы позволите…

И Аркадий обошёл Маргариту Васильевну в два шага, чтобы открыть пред ней дверь парадной.

— И что же про меня рассказала вам Настя? — Маргарите Васильевне показалось, что её щёки краснеют, и не описать, как тут глупо она себя почувствовала, настолько, что едва и слышала, что же отвечает Аркадий. А он отвечал. Что-то про её педагогическую деятельность и отчего-то чистую лестничную площадку. Автоматически Маргарита Васильевна направилась вдоль дома в сторону проезда с автобусной остановкой, шагая на каблуках мимо луж осторожно, придерживая сумку на плече, и ей вспомнилось вдруг тут некстати, как очень много лет назад тоже по дороге в школу, её, тогда ученицу восьмого класса, столкнул с тротуара какой-то идиот. Она упала в грязь, и это было унизительно, и глупо, и противно. Фу ты. А Аркадий между тем всё шёл рядом.

— Давайте я вас подвезу, — услышала Маргарита Васильевна. — Мне по пути.

Пожалуй, слишком уж давно незнакомый мужчина не проявлял к ней такого живого интереса.

— А вы что же, знаете, куда мне ехать? — прозвучало немного нервно.

— Так ведь я жил тут, учился в вашей школе, я и переехал в этот район, чтобы… вернуться к истокам, так сказать. — Широкая улыбка Аркадия оказалась на удивление белозубой.

Маргарита Васильевна осознала, что стоит столбом посреди улицы, вцепившись в ремень сумки, сжимая и разжимая перчатку, и не может решить, то ли сунуть эту перчатку в карман своего жемчужно-серого пальто, на котором массивная брошь прикрывала маленькое, но неприятное пятно, то ли взяться эту перчатку надевать. Аркадий, стоя напротив, широким жестом указывал на ряд припаркованных автомобилей, предлагая, очевидно, сесть в один из них.

— Я вам очень благодарна за предложение, — наконец бодрым тоном выговорила Маргарита Васильевна, — но я люблю прогуляться, здесь ведь, как вы знаете, всего две остановки.

Она соврала с торжественностью, с какой дети произносили в далёкие советские годы клятву пионера, заодно некстати вспомнив ту самую артикуляцию.

— Ну что ж, — Аркадий развёл руками, — тогда до встречи. И ещё раз чуть поклонился.

Маргарита Васильевна, натянув перчатки, потащилась, стараясь шагать шире, в сторону школы, проклиная мысленно себя и Аркадия, который, ну, вот ни раньше, ни позже решил поехать в лифте. И теперь она вынуждена идти на работу пешком, чего, разумеется, не планировала. На лице её сохранялась приличное время (ровно до угла дома) формальная улыбка, уступив затем место привычной ежедневной озабоченности работающего человека на пути к месту трудовой деятельности, и лишь изредка тень милого замешательства мелькала в прищуре глаз, впрочем, это вполне могло быть только осеннее солнце.

Аркадий сел за руль, завел машину и смотрел, как Маргарита Васильевна шла по тротуару, переступая лужи и поддёргивая сумку на плече, когда же она делала шаг в сторону, полы длинного пальто, стянутого поясом на талии, расходясь, открывали голенища высоких чёрных сапог и пространство под коленкой чуть ниже чёрной же узкой юбки-карандаша и очевидно было, что ноги у Маргариты Васильевны очень красивые.

Аркадий вырулил аккуратно в проезд, заехал в соседний двор и, остановившись на аварийке, набрал номер из списка недавних. Через пару минут он подвозил на работу Леночку, вихрастую миловидную женщину тридцати лет, которая вела себя в компании Аркадия, как можно было видеть через пассажирское окно, довольно непосредственно.

Так вот, с этого дня, незаметно как-то для себя, Маргарита Васильевна стала ждать открытия дверей лифта утром с невнятным трепетом, она отчего-то размышляла, куда лучше ей смотреть в этот момент и какое выражение придать лицу или, возможно, лучше взять в руки телефон и в нём что-то искать. Лифт чаще всего бывал пуст, но ещё до открытия его дверей она уже слышала, что он пуст, поскольку почти всегда он начинал своё движение к ней из статичного положения где-то на другом этаже. Это её… разочаровывало, как вскоре она поняла. Она ждала встречи с любезным соседом Аркадием, это было очевидно. Встречала же она чаще всего ту самую болтушку Настю, что и логично, Настя жила напротив.

Встреча с Аркадием оказалась неожиданной.

В выходной день вечером 20 ноября, в свой день рождения, о котором не знал никто, кроме самых близких, вроде бывших мужей, Маргарита Васильевна заказала для себя ужин из ресторана. В паспорте её по маловнятным причинам стояла другая дата — на два дня позже, так что официальный день рождения для всех значился иным. Будучи женщиной романтической, Маргарита Васильевна с юности сохранила секрет этот для себя и любила отметить прожитый год вот так, в одиночестве, никого не приглашая в гости. Не бывших же мужей в самом деле. Заказ должен был приехать через полчаса, так что оставалось времени как раз дойти до магазина за совершенно определённым белым французским вином, что тоже было её личной традицией. Лифт ехал сверху, нажатая ею кнопка остановила его. Странно, конечно, что Маргарита Васильевна не была готова, вопреки своей, уже почти сложившейся привычке быть готовой встретить Аркадия, но вот так. В разошедшиеся с обычным своим неприятным звуком двери она увидела его, заулыбавшегося приветливо и красивую молодую даму, лет на вид тридцати, а может, восемнадцати. Маргарите Васильевне это было трудно вот так сразу определить: каштановые кудри, фарфоровая кожа и ямочки на щеках были таким ярким впечатлением, что свои пятьдесят два Маргарита Васильевна ощутила всей кожей сразу. Девушка держала руку на локте Аркадия, и Маргарита Васильевна с вежливой улыбкой поглядев на каждого по очереди, прилично отвернула лицо чуть в сторону, как обычно все отворачивают лица в лифте и всё улыбалась. Было несложно поздороваться, включив отточенные профессиональные навыки, несложно выглядеть очень приветливой и беззаботной, шагнуть из лифта, невозмутимо держа выражение лица, а потом направиться к выходу первой и остановиться, чтобы подождать, пока Аркадий распахнёт перед ними обеими дверь на улицу — это тоже было несложно.

Маргарита Васильевна двигалась машинально и думала о ерунде, но по дороге из магазина, как чеховская Елена Андреевна отчего-то говорила себе, сама перебивая свою ерундовую мысль: «…нет, это не то, не то...».

Что же тут поделаешь, в конце концов.

Она прокручивала мгновенье за мгновеньем всю сцену в лифте. Ей нужна была, жизненно необходима уверенность, что она выглядела приветливой, беззаботной и невозмутимой, что внешне на неё никакого впечатления ровным счётом эта встреча не произвела, ничего особенного не произошло. Просто встреча в лифте с просто соседом, господи, что с моим языком. А каким был он, Аркадий… Что она видела? Отстранён, улыбчив, спокоен. Ни лишних слов, ни жестов. И, ведь конечно же, Аркадий, как представился тогда сам, так представил бы ей и свою дочь, если бы это была дочь…

В темноте коридора Маргарита Васильевна почувствовала себя скрытой наконец от всех возможных глаз. Она села здесь, при входе, щёлкнув замком двери, опустила пакет и сумку на пол, ощутив себя очень уставшей. Утомлённой в такой степени, в какой она давно не бывала, уже и не вспомнить примера. Она не включала свет долго, сидела в темноте, пытаясь изжить, остудить это блистательное болезненное впечатление из лифта, но оно не уходило, не пропадало и не проживалось, а всё стояло перед глазами и сияло, сияло, обжигая лоб, веки, шею, руки…

Что же тут поделаешь, в конце концов.

Раздался звонок в дверь, и ей пришлось включить свет. Из зеркала смотрела она, какой была утром и днём, и перед выходом из дома, и всегда. Когда же она стала замечать, что в зеркале ей что-то не нравится? В сорок пять? В тридцать шесть? В двадцать восемь?

За дверью стоял молодой человек в униформе ресторана, Маргарите Васильевне показалось, что он приятно ей удивился: брови его взлетели, он улыбался словно бы не так уж дежурно. Словно бы… Взяв из его рук бумажный пакет, Маргарита Васильевна протянула пятьдесят рублей, и он, приняв, как будто чуть сжал её пальцы, чуть теплее улыбнулся… И тут наинелепейшим образом, Маргарита Васильевна увидела себя вот этой вот женщиной, которая выражает симпатию мужчине через чаевые. И стала видеть дальше, как такая симпатия оказывается взаимной на основе чаевых и прочих трат и вот это она: дебелая, густо накрашенная, пошло хихикающая бабушка почему-то в пёстром боа… Маргариту Васильевну замутило. Она закрыла за приветливым молодым человеком дверь и приняла решение перестать давать чаевые курьерам.

На ужин был зелёный салат и лесные грибы с соусом из шпината. По достоинству ресторанную трапезу не смогла оценить Маргарита Васильевна, так как аппетита у неё не было. И вино она оставила нетронутым, решив, в нарушение традиции, разделить эту изысканность с коллегами, сама обойдясь привычным разбавленным мартини. На десерт сливы.

Маргарита Васильевна, собственно, знала, что в жизни её больше не будет романтических отношений, давно уже знала. Более того, такое положение вещей, учитывая два развода, было совершенно естественным и даже желательным. Отчего же вдруг с ней произошла такая нерассказанная история? Целый роман с соседом Аркадием — не случившийся, невозможный и такой вот вполне реальный…

Ближе к ночи, перед тем как погрузиться в очередную серию привычного сериала, впиваясь зубами в бок больше кислого, чем сладкого плода, Маргарита Васильевна не думала больше об Аркадии, закрыв эту книгу, а думала о тех трёх процентах синих китов, что остались от всей популяции. И напоминая себе с удовольствием о своём вегетарианстве, чувствовала что-то вроде личной победы, жертвы, вклада персонального в выживание этого уникального вида. Какими бы кислыми ни были эта и все последующие в её жизни сливы, она предпочтёт их любой твари, про которую можно сказать, что та жива, «…и летит пепел, и на стенах выступает кровь…», вспомнила она кстати цитату. В циничной такой оценке была она с Набоковым не согласна.

Дни 15 сентября и 20 ноября стали датами начала и конца последнего романа Маргариты Васильевны. По крайне мере, так она решила считать.

— Вы так хорошо сегодня выглядите! — восхищались в понедельник ученицы старших классов.

— Какой шикарный у нас стол! — восторгались в учительской коллеги.

И поздравления, и пышный букет, и пирог на сладкое.

Что же тут поделаешь, в конце концов.

Маргарита Васильевна видела Аркадия и после несколько раз: однажды из парадной он шёл в соседний двор, второй раз парковался и подавал руку той самой девушке, потом был в магазине по соседству и ещё где-то мельком, но не в лифте больше. Маргарита Васильевна временно перестала пользоваться лифтом и ходила пешком, всё-таки не слишком сложный четвёртый этаж.

Далее случился коронавирус, и жизнь поменялась в корне. Изменились привычки, образ жизни, а у некоторых — и её смысл. Два года все учились и работали то на удалёнке, то как попало, и Маргарита Васильевна засиделась дома. Лифтом тоже особенно часто не пользовалась.

К сожалению или к счастью, Маргарита Васильевна точно знала, что при производстве алкоголя никогда не страдают животные, а в её личном случае это было скорее так себе, чем хорошо. Не слишком здоровая привычка к мартини пополам с водой после ужина в конце рабочего дня со временем превратилась в милую слабость, а за два года изоляции сделалась некоей насущностью, естественным вполне обычаем. До симптомов абстиненции по утрам ситуация, конечно, не доходила, но иногда Маргарита Васильевна чувствовала некоторую разбитость, что сопровождалось, разумеется, муками совести, ибо самолюбие педагога Маргариты Васильевны от мысли о своём потенциально запятнанном образе бывало не уязвлено, а просто-таки норовило рассыпаться в прах, тонко дребезжа, как делает это в миг перед своим тотальным уничтожением хрустальный бокал на кафельном полу. Но привычка есть привычка, с нею не так легко бороться. Марк Твен, к примеру, тоже не знал занятия проще, чем бросить курить. Так что в описываемый весенний вечер женщина Маргарита Васильевна, изловчась, вынимала вибрировавший телефон из кармана халата левой рукой, пока правая была занята бокалом упомянутого мартини пополам с водой в качестве дижестива.

Маргариту Васильевну бросило в жар.

Входящий вызов от студентки второго курса, бывшей её ученицы. Она приехала навестить преподавателя с тортом к чаю. Ей нужна была консультация по курсовой работе и напомнить код домофона. Они договаривались, да, конечно, три недели назад договаривались.

Маргариту Васильевну бросило в холод.

Проговорив коротко нужное, она встала, села, снова встала. Сунула бутылку вермута в буфет, достала, чтобы закрутить на ней крышку, спрятала снова, вымыла бокал, поставила его на полку, сняла с полки, вытерла полотенцем, снова поставила, сделала шаг к столу, протянув правую руку к тарелке с камамбером, левой одновременно ухватившись за дверь холодильника, и тут услышала звон и дребезг. Разбивающегося о кафельный пол хрустального бокала. Через секунду — звонок в дверь.

Маргарита Васильевна начатым уже движением убрала сыр, прикрыла холодильник и стиснула халат на груди. Переминаясь с ноги на ногу, она думала.

Ну, что такого — случайно разбился бокал — что в этом такого? Маргарита Васильевна вроде бы и не думала, что в этом есть что-то такое, чему можно придавать значение, на чём надо заострять внимание, что играет вот хоть какую-то роль… Но лицо её и шея уже покрылись красными пятнами, и перед внутренним зрением мелькнул и повис словно отныне навсегда жуткий образ из книги Эдгара По, из списка не рекомендованного к прочтению — образ мужа, спустившегося в подвал с ломом, чтобы лично в припадке священного ража саморазоблачения произвести признание в убийстве жены, продемонстрировав её останки. Не собиралась ли Маргарита Васильевна распахнуть дверцу буфета для Ивановой Н., студентки второго курса, производя собственное признание, демонстрируя, так сказать, собственной репутации останки?

Да что со мной. Маргарита Васильевна замерла. Что со мной?

Она внезапно осознала, вернее, на неё сошло осознание, что следом за мыслью о каком-то нелепом непонятно в чём признании мыслей больше нет. Они кончаются на этой. По существу текущих событий и жизненных обстоятельств, как они есть на сегодня, вот в самом сухом остатке, подобное поведение есть не что иное, как конец, а мысль о таком поведении — не что иное, как рассуждение о вечности, её личной вечности. У рассказа Эдгара По нет и не может быть продолжения. У Маргариты Васильевны, в случае того развития событий, какое гений ужаса По в её сознание сейчас приволок, — тоже.

Усмехнувшись себе в отражении оконного стекла, Маргарита Васильевна подтянулась привычным движением, вынула из кармана халата маску, спасибо пандемии, эта теперь во всех карманах есть, и натянула резинки на уши.

— Иду-иду, — высоким, поставленным голосом продекламировала Маргарита Васильевна по пути в коридор. Замки провернулись в двери.

— Приветствую увлечённую молодёжь! — прозвучал в коридоре её голос. — Ох, какая вкуснотища. Чай пить станем в гостиной, потому что на кухне я разбила бокал.

…Спасибо, что разрешили к вам приехать, для меня это очень важно…

…Не стоит благодарности, я всегда рада инициативе…

Две пары тапочек прошуршали по коридору.

… Да, и держитесь от меня на расстоянии, у меня ОРВИ, вам мой вирус ни к чему. Вам учиться надо…

Вечер прошёл прекрасно, торт «Прага» был восхитительно нежен, чай с чабрецом и мятой заволок дурманящим ароматом всю гостиную. Раскрасневшаяся Маргарита Васильевна получила истинное удовольствие от детального ознакомления с аккуратной работой студентки, которая должна, обязательно должна сделать из этого многообещающего проекта ВКР, и надо крепко подумать над поступлением в аспирантуру, потому что у Ивановой Н. для преодоления этого непростого пути есть все необходимые качества. А у Маргариты Васильевны есть намерение пообщаться на эту тему со своей коллегой на факультете, где и получала высшее педагогическое образование Иванова Н.

Словом, всё складывалось превосходно, не было причин для беспокойства и дурного настроения, вечер вышел наипрекраснейший, наполненный любовью к литературе.

Засыпала Маргарита Васильевна на правом боку мирно, довольная собой и своей ученицей, на столике возле кровати стоял стакан с водой на случай, если захочется ночью пить или запершит в горле, ох уж это центральное отопление. На полке в кухне стоял свежевымытый бокал, ровно такой же, осколки которого были сметены аккуратно в совок и отправлены в мусорное ведро. На дверце гардероба в спальне Маргариты Васильевны висела «форма на завтра» (благо пандемию пережили): платье, жакет, бусы, туфли в цвет жакета, одна из них завалилась набок с высокого каблука, но это, пожалуй, единственная выбивавшаяся из общего аккуратного образа деталь — всё со вкусом подобранное и очень к Маргарите Васильевне, слегка только располневшей за последние два года, шедшее.

А двумя этажами выше сосед Аркадий курил в одиночестве в открытую форточку кухни, и на стене за его спиной моргали в темноте две зелёные точки, отделявшие зелёные двадцать пять от двадцати трёх. Неизвестно, о чём он в этот момент думал или мечтал, или сожалел, он не герой нашей истории, и всё же жаль, что не нашёл Аркадий в себе отваги спуститься двумя этажами ниже, лучше всего, минуя лифт, и предложить однажды свою компанию Маргарите Васильевне, в конце концов, каким бы ни было странным это совпадение, но он тоже любил мартини, правда, сухой, что ваш Джеймс Бонд.

Быть может, он её ещё и найдёт, отвагу. По крайней мере, будем надеяться.

Оксана Санина (творческий псевдоним) по первому образованию психиатр, по второму — режиссёр кино- и телефильмов, окончила СПбГИКиТ. Сняла несколько короткометражных фильмов по собственным сценариям. Является автором сообщества «Современный театр». Первая журнальная публикация.