* * *

То часа пересечься не найти,

то день вдруг — нате-ка!

И мы пошли в музей смотреть на птиц —

гравюры, батики.

Почти пустой (по счастью) зал, а в нём —

окно овальное;

табличка с незапамятных времён:

«Не разговаривать!»

И я молчала (хоть за это мне

не будет воздано).

Изображенье: сумерки в окне,

и перья — в воздухе.

Так много смыслов строится кругом

Необратимого!

Один любуется, пока другой —

интерпретирует.

Искусный ловчий выражает смерть

в высокой степени.

И ты спросил: «Что думаешь?», и свет

зажгли над стендами.

Самой потом покажется, что я

сказала лишнее.

Какой бы щебет должен здесь стоять!

А он — неслышимый.

Чудна́я птица разевает клюв —

как будто страшно ей.

Ты знал всегда, что я тебя люблю.

О чём тут спрашивать.

* * *

Ожидание долгое — с ним возможно справиться разве ж?

Как-то приходится быть — без помощи, быть — самой.

Почему, почему ты меня отсюда не забираешь?

Вечер уже, забери меня — и пойдём домой.

Всё отчётливей слышатся здесь тугие мерные звуки —

Словно бы капли воды стучат в жестяной поддон.

Зубоскалящим я говорю всегда, что ты — существуешь,

А не приходишь, так значит — занят, придёшь потом.

Непонятно, на что до сих пор надеюсь — пусть и на жалость.

Я собралась и давно готова, сижу в углу.

Очевидно, я редко, как нужно — вслух — тебе признавалась.

Вот повторяю сейчас: люблю, забери, люблю.

Не сердись. Но поскольку абсурдно это время, пространство,

Как тут докажешь, что ты действительно — есть? Никак.

Тем не менее — жду, мне нестрашно, очень, Господи, страшно.

Сколько ещё продолжаться будет: всё кап да кап.

* * *

Вот некто, к предостереженьям глух,

идёт один своей дорогой медленно.

Есть миф, который строится вокруг

трагической фигуры Агамемнона.

Как честно был устроен старый мир —

в нём горе выражали полным голосом.

А на меня взглянуть со стороны —

всё хорошо, сейчас-то что за горести.

Сейчас я правду ощущаю так:

действительность, что мне надолго явлена,

конечно, существует, это факт —

но существует без чего-то главного.

И обсуждать, как обстоят дела,

всегда иносказательно и шёпотом, —

такое я как данность приняла,

но маялась, не понимая — что́ это.

Читала книги верные и я,

разыскивая смысл, узнала, стало быть,

что это называют μοναξιά,

а лучше бы сказать — «богооставленность».

И страх, что бросят вновь, — необорим,

извечное сиротское отчаянье.

Я не хочу об этом говорить.

Но и не говорить — не получается.

* * *

                   Conserva me... quoniam speravi in te...

Страха не было. Разве что нечто сродни любопытству:

сколько в самом-то деле ещё доведётся побыть с Ним;

дольше быть с Ним как можно — пока Он другими не занят,

пусть и здесь, где стоит выразительный ладанный запах,

звуки гулкие длятся, узоры на стенах — живые.

Каждый раз появленье Его происходит впервые.

Вера трудно даётся. Но, даже помянутый всуе,

Он пришёл, до сих пор не исчез; так и есть — существует.

Дольше быть, без условий принять неизвестность — зачем, но

здесь любая подробность теперь обретает значенье:

Он такую тебя — эту музыку, этот орнамент —

не потом сохранит,

а сейчас — сохраняет.

* * *

В лесу осеннем, до поры нарядном,

Убежища насущен поиск:

Так, обернувшись зверем, Бог ныряет

В ствола темнеющего полость.

Есть тексты — их не выдумать нарочно,

Они чужой возникли волей.

Идут — по нерасчищенной дорожке —

И разговаривают двое.

Один из них — остановился, замер,

Собою удивлён немало,

Как человек, которому внезапно

Открылось это пониманье:

Что — если для чего-то он и создан —

То для таких минут, поди ж ты.

Как будто долго обещали солнце,

И в самом деле, солнце — вышло.

* * *

Никакая это не выдумка —

я тебя видела

среди деревьев

осеннего кладбища:

ты читал внимательно

тексты на памятниках

(кому адресованные?);

я тебя видела

во дворе-колодце:

ты шёл —

и туда попадало солнце

в объёме, не достижимом

ни прежде, ни после.

С тех пор

я умею отличать

живое от мёртвого,

мёртвое от живого.

* * *

Желаешь видеть — лучше, мыслить — чище…

Кто жив, а кто походит на живого —

есть времена, когда не распознать.

Где avis rara, не её ли ищешь:

так, в будний день ты едешь в лес (с чего бы?)

и там один гуляешь допоздна.

Да хоть бы этот лес на самом деле

и не существовал. Прозрачный воздух,

деревья, вновь обретшие листву.

Кому потом откроешь правду — тем ли…

Ты замедляешь шаг — обрыва возле —

когда внезапно раздаётся звук.

Живая птица отлита из меди

(такие здесь не попадались прежде),

сидит красиво в кроне негустой

и так кричит, как будто криком этим —

ещё чуть-чуть — и ветку перережет,

ту, на которой у неё гнездо.

* * *

Из какой птицы

сделать чучело?

Птицы есть и такие,

которые не бывают мёртвыми.

Даже набитые —

соломой, стружкой —

умудряются летать.

Утром

в открытую форточку:

раз — и была такова.

Таксидермист

с иголкой в руке

сидит за рабочим столом

неподвижно,

смотрит в окно

искусственными

птичьими

глазами.

Кира Османова — филолог, поэт, переводчик, критик. Преподаёт на кафедре зарубежной литературы РГПУ им. А. И. Герцена. Автор книг стихотворений: «Имя “Оба”» (СПб., 2011); «Нет синонима» (Москва, 2021). Публикации выходили в журналах «Звезда», «Зинзивер», «Новая юность», «Новый журнал», «Prosōdia», «Урал», «Аврора», «Наш современник», «Семь искусств», «Эмигрантская лира» и др. Лауреат литературной премии «Молодой Петербург» (2020 г.) в номинации «Поэзия». Лауреат Всероссийской литературной премии им. А. И. Казинцева (2022 г.) в номинации «Поэзия» по результатам читательского голосования. Лауреат VIII Международного литературного фестиваля-конкурса «Русский Гофман» (2023 г.) в номинации «Поэзия». Дипломант XX Международного литературного Волошинского конкурса (за подборку стихотворений). Член Союза писателей России и Союза переводчиков России.